«Русская классика — по‑португальски»: интервью с Рубенсом Фигейреду

12 мая в Государственном музее Л. Н. Толстого прошел творческий вечер бразильского писателя, переводчика художественной литературы Рубенса Фигейреду.

Рубенс Фигейреду перевел с русского языка на португальский «Войну и мир», «Анну Каренину», малую прозу Льва Толстого. Он также переводил произведения Николая Гоголя, Ивана Тургенева, Антона Чехова, Ивана Гончарова, Всеволода Гаршина и других русских классиков. Кроме того, он автор переводов на португальский многих современных англоязычных авторов: Реймонда Карвера, Сьюзен Зонтаг, Пола Остера и др. Рубенс Фигейреду автор романов: «Barco a seco» (Карабль на суше), «Passageiro do fim do dia» (Пассажир конца дня), книг рассказов: «O livro dos lobos» (Книга волков), «A palavra secreta» (Секретное слово), «Contos de Pedro» (Рассказы о Педро), лауреат литературных конкурсов.

Писатель любезно согласился дать интервью сотруднице музея и писательнице ‒ Дарье Еремеевой. Предлагаем эту беседу вашему вниманию.

 

Д. Е. Давайте начнем, как Лев Толстой — с детства. Расскажите, пожалуйста, немного о вашем детстве и отрочестве. Что вы читали, с кем вы делились мыслями о прочитанном?

Р. Ф. Мое детство, как и вся моя жизнь, прошло в Рио-де-Жанейро, где я родился в 1956 году. Я всегда жил в одном районе. У моих родителей не было высшего образования, но они интересовались культурными мероприятиями, и у них дома были книги. Например, ребенком мне нравилось слушать пластинку с симфонической сюитой Римского-Корсакова: «Шехеразада». Возможно, это был мой первый контакт с русской культурой, несмотря на то, что это была арабская тема! Книг дома было не так много. Однако в моем районе находились две библиотеки, которые я посещал. И именно там развилось мое подростковое любопытство. Мои родители много работали. Между мной и моими братьями была некоторая разница в возрасте. Таким образом, я думаю, что мои размышления о прочитанном были по большей части одинокими.

Д. Е. А вы помните, как вы познакомились с русской литературой? 

Будучи подростком, я читал рассказы тайные, как мы говорим здесь, или фантастические. Обычно это были антологии и так, в одной из этих книг, я познакомился с Гоголем. Это был рассказ «Нос». Образ России, для меня, был чего-то далеким, может быть экзотическим и потому интересным.

Д. Е. «Нос!» Гоголь ‒ это и есть «тайная» Россия, фантастическая. Но в целом русская классическая литература девятнадцатого века не слишком фантастична. 

Р. Ф. Да, но вы должны иметь в виду, что тогда моя страна жила в военной диктатуре, созданной Соединенными Штатами. Вся политическая пропаганда была жестоко против социализма. Много людей были арестованы и убиты. В то время Россия была Советским Союзом. И именно это обстоятельство значительно повысило мой интерес к России. И по мере того, как я читал другие русские произведения, мой интерес еще больше рос, уже по другим причинам, то есть, из-за моего интереса к литературе в целом.

Д. Е. Наверняка вы в юности сначала стали пробовали сочинять и только потом пришли к переводу? Как художественный перевод стал делом вашей жизни? 

Р. Ф. В очень молодом возрасте я думал, что когда-нибудь напишу рассказы, романы или стихотворения. И на самом деле я старался. Однако было очевидно, что невозможно таким образом зарабатывать на жизнь. Так я вскоре начал работать учителем и иногда переводчиком. Таким образом, в течение многих лет я перевёл с английского языка около ста книг, всегда выбираемые издателями. Только после этого появилось возможность переводить русские книги, и я смог предлагать произведения. Случайность мне помогла: здесь, у нас, многие важные и классические русские книги были переведены с других языков, не с русского. И мой предыдущий опыт работы переводчиком тоже помог мне. Для меня это было особенной радостью, потому что так я смог вернуться в молодость, к тому времени, когда я изучал русский язык в университете. Изучение, от которого жизненные обстоятельства меня заставили на время отступить.

Д. Е. Переводя Толстого, вы наверняка сталкивались с немалыми трудностями. Можете вспомнить некоторые?

Покажу вам два примера моих забот, когда я переводил «Войну и мир». Я старался сохранить повторения и параллелизмы, которые, на мой взгляд, составляют невидимую структуру текста Толстого. В этом отрывке, речь идет о звездном небе вокруг кометы. Повторение слов образует своего рода созвездие: «Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812-го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив, Пьер радостно, мокрыми слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе. (3 раз «земля», 5 «небо», 5 «свет», 7 «звезда»)

А вот перевод на португальский:

O ar estava calmo e gelado. Acima das ruas imundas, meio escuras, acima dos telhados pretos, pairava o céu escuro e estrelado. Pierre, olhando apenas para o céu, não sentia a mesquinharia injuriosa de toda a terra, em comparação com a elevação em que se achava a sua alma. Ao chegar à praça Arbat, a imensa vastidão do céu escuro e estrelado abriu-se aos olhos de Pierre. Quase no centro daquele céu, acima do bulevar Pretchístienski, rodeado e polvilhado de estrelas por todos os lados, mas destacando-se de todas elas pela proximidade da terra, pairava o imenso e brilhante cometa do ano de 1812, com uma luz branca e uma cauda comprida e voltada para cima, o cometa que, segundo diziam, prenunciava todos os horrores e o fim do mundo. Mas, para Pierre, aquela estrela luminosa, com a cauda comprida e radiante, não despertava nenhum sentimento terrível. Ao contrário, com alegria e com os olhos molhados de lágrimas, Pierre olhava para aquela estrela luminosa que, depois de ter voado por uma vastidão imensurável, numa velocidade indescritível e numa linha em parábola, parecia ter se cravado de repente num local escolhido por ela mesma, no meio do céu negro, assim como uma seta se finca na terra, e ali ficou parada, com a cauda vigorosamente erguida, reluzindo e ostentando a sua luz branca no meio das outras estrelas, inumeráveis e cintilantes. Pierre tinha a impressão de que aquela estrela correspondia plenamente ao que se passava na sua alma, que se aplacava, se reanimava e desabrochava para uma vida nova. (3 terra, 5 céu, 5 luz, 7 estrela).

Д. Е. Фантастика! Думаю, для изучающих португальский ваше интервью станет в каком-то смысле вдохновляющим мастер-классом по художественному переводу.

Р. Ф. Ещё другой например: Толстой повторяет 17 раз «рассказ», как глагол или существительное, чтобы показать, или подчеркнуть, как Ростов изменяет факты, рассказывая, что произошло. Я старался сохранить повторения на переводе, но наше существительное не имеет того же корня, что и глагол. Как бывает на русском.

«Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа все более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать все, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, ‒ или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать все, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им все это».

На португальский, мне нужно было применить слова “relato”, или “história”, которые не имеют того же корня, что и глагол, чтобы перевести существительное «рассказ»:

«Mas Boris, ao notar que Rostóv se preparava para zombar de Berg, mudou habilmente o rumo da conversa. Pediu a Rostóv que contasse como e onde ele fora ferido. Isso era agradável para Rostóv e, depois que começou a contar, a história ficou cada vez mais animada. Contou-lhes o seu incidente em Schöngraben exatamente como os que participaram de uma batalha costumam contá-la, ou seja, da forma como ele gostariam que fosse, da forma como eles ouviram outros contarem, pois assim era mais bonito contar, embora fosse completamente diferente do que de fato havia ocorrido. Rostóv era um jovem sincero, não contaria mentiras de propósito, de forma alguma. Começou a contar com a intenção de contar tudo exatamente como havia acontecido, porém, de modo imperceptível, involuntário e inevitável, passou para a mentira. Se contasse a verdade para seus ouvintes, que, como ele mesmo, já tinham ouvido muitas vezes relatos sobre os ataques, e que já tinham formado uma idéia bem definida do que era um ataque, e esperavam que o relato fosse exatamente daquela forma − ou não acreditariam nele, ou, o que seria ainda pior, pensariam que Rostóv era o próprio culpado de não ter acontecido com ele o que acontece em geral com aqueles que contam ataques de cavalaria. Rostóv não podia contar-lhes simplesmente que todos saíram a galope, que ele caiu do cavalo, deslocou o braço e, com todas as suas forças, correu para a floresta, fugindo dos franceses. Além disso, para contar tudo como havia ocorrido, era preciso um fazer grande esforço contra si mesmo, a fim de contar só aquilo que havia ocorrido. Contar a verdade é muito difícil; e os jovens raramente são capazes disso. Esperavam o relato de como Rostóv ardera todo em chamas por dentro, sem sequer entender o que fazia, e voou como um tufão contra o quadrado inimigo; e como abriu caminho à força entre eles, golpeando à direita e à esquerda; como o sabre provara a carne e como ele caiu de exaustão, e coisas semelhantes. E Rostóv contou—lhes tudo isso».

Д. Е. Кстати, я однажды подсчитала, что в «Крейцеровой сонате», в сцене убийства, слово «выражение» повторяется 12 раз! «Я помню это выражение, потому что это выражение доставило мне мучительную радость…» и т. д. Мне кажется, эти толстовские повторения имеют отношение к его любви к музыке. Повторяясь, слова, как одинаковые ноты ‒ как бы создают тональность, настроение. Когда-то Толстой хотел быть музыкантом, а однажды сказал: «Да пропади она пропадом, эта ваша цивилизация. Только музыку жалко!» Какую музыку вы любите?

Р. Ф. Я люблю русские оперы. До того, как я впервые приехал в Россию, я уже знал и любил оперу Чайковского «Евгений Онегин». Но в Мариинском театре восемь лет назад я смотрел Иоланту, тоже Чайковского, и Хованщину Мусоргского. Я считаю, что вот песни, которыми я восхищаюсь больше всего, хотя они больше, чем музыка, поскольку они также являются театром и поэзией. Когда кто-то звонит мне, сигнал, который я слышу по мобильному телефону, ‒ это ария «два мира» из оперы «Иоланта»!

Д. Е. Толстой часто плакал, когда слушал музыку. Но давайте от музыки вернемся к литературе и трудностям перевода.

Р. Ф. Да-да, а вот ещё один любопытный пример трудности для переводчика. Русское слово «рука» изображает две разные части тела. А на португальском “mão” (кисть) и “braço” (от плеча до кисти). Мне нужно было использовать два разных слова. Толстой использовал это слово только один раз. Отрывок из «Войны и мира»:

«Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу».

«Seus olhos negros fitavam a multidão sem encontrar ninguém, o braço fino e desnudo até acima do cotovelo se apoiava no parapeito de veludo do camarote, enquanto a mão, num gesto obviamente inconsciente, fechava e abria no ritmo da música da abertura, amassando o programa da ópera».

Д. Е. «Как много выражения в ее руке». Так думает Левин о Кити, когда смотрит, как она сжимает и разжимает ладонь. Кстати, о Кити и Наташе. Наши учителя литературы любят тему: женские образы. Какой у вас любимый женский образ, если брать те произведения, которые вы переводили? 

Р. Ф. Мне трудно выбрать. Но княгиня Марья, сестра Андрея в романе «Война и мир», производит на меня очень сильное впечатление.

Д. Е. Я знаю даму-филолога, которая терпеть не может Наташу Ростову. Многие русские женщины парадоксально любят Стиву Облонского, несмотря на его распутство и транжирство. Забавно, что персонажи Толстого до сих пор вызывают споры.

Р. Ф. Да, персонажи Толстого действительно кажутся нам такими же людьми, как мы. Даже сто пятьдесят лет спустя. И я могу утверждать, что здесь у нас происходит то же самое, что вы описали.

Д. Е. И личность самого Толстого до сих пор вызывает споры. В Интернете и газетах много спекуляций о нем. Даже ученые иногда строят фантастические домыслы на основе записей его дневника. Каким вам представляется Толстой как человек? Вам он ближе, как автор великих романов или его поздних статей и трактатов, написанных после его «духовного перелома»?

Р. Ф. Для меня Толстой, с интеллектуальной точки зрения, был беспокойным человеком. Существующий социальный мир терзал его. Его произведения художественной литературы являются способом организации и расширения его мышления, а также его вопросов, его тревоги. Я не большой знаток его трактатов и эссе. Но я не вижу особенного противоречия между этими двумя сторонами Толстого.  Художественные литературные произведения конца его жизни (например, «Воскресение», «Отец Сергий», «Хаджи-Мурат», «После бала»), на мой взгляд, также относятся к лучшим произведениям литературы.

 

Д. Е. Давайте поговорим о ваших собственных романах, расскажите, пожалуйста, в каком они жанре, что вас вдохновило на них, как вы их сочиняли.

Я написал два романа. «Barco a seco» (Карабль на суше) и «Passageiro do fim do dia» (Пассажир конца дня). Они разные, но можно сказать, что они написаны в реалистической манере. Первый ‒ это история художника неясной и беспорядочной жизни, а также исследователя работ этого художника. Два персонажа смешиваются и сливаются. Второй роман происходит в автобусе. Герой едет с работы в дом его подруги, в далеком районе. Поездка показывает важные аспекты жизни страны.

Д. Е. А теперь несколько слов о ваших рассказах!

Я написал три книги рассказов. Можно сказать, что мои рассказы тоже принадлежат к реализму. Но иногда психологическое давление приводит к тому, что персонажи теряют смысл реальности. Тогда рассказы становятся немного фантастическими. Но мои книги всегда о моей стране и о современности.

Д. Е. Я часто слышу мнение, что с возрастом интерес к художественной литературе ослабевает, интереснее читать чьи-то письма, биографии, мемуары. Вам это чувство знакомо?

Со мной такого не бывает. Сейчас я читаю «Обыкновенную историю», Ивана Гончарова. Молодой переводчик работает сейчас с этим романом и меня попросил прокомментировать его работу.